Лидия Гинзбург - Агентство Пинкертона [Сборник]
— Лучше. Сегодня, пожалуй, кончим.
Стефан Адаме поднял посеревшее лицо. С левой стороны глаз и щека быстро и мелко подергивались.
— Нет, — сказал он тоскливо, — не помню я этого… не могу…
Койка протяжно скрипнула. Лежавший встряхнулся и сел, поджав ноги. Это был очень маленький человек с большими ушами, срезанным лбом и беззубой челюстью идиота. Крейн ощутил знакомую тошноту еще прежде, чем понял, что знает этого человека. Орчард — негодяй с лошадиной подковой, уродец на рельсах железной дороги Чикаго — Барлингтон — Квинси!
— Ну-ка, Гарри, мой мальчик, — поощрительно сказал Гудинг, — напомните ему хорошенько этот самый ваш разговор.
Орчард голубоватыми глазами уставился на соседа по камере; левая щека Адамса задергалась быстрее.
— Как же… Тебе еще, старина, принесли твое сода-вис-ки. Тут я и сказал: «Присоединяйся, старина, — сказал я, — Билли Хейвуд тебя не обидит. Нынче же, — я сказал, — столкуемся с Хорти»… Только ты струсил, Адамс. Видит бог, струсил…
Гарри Орчард покачал головой. Он говорил туго, огромной челюстью прожевывая слова.
— Расчет простой, — сказал Кэри, — вас будут судить за укрывательство, если вы подтвердите показания Орчарда; если вы станете их отрицать, вас все-таки будут судить — по всей вероятности, за убийство.
— Заметьте, — добавил Гудинг, — губернатор не любит шутить.
Он вынул из портфеля аккуратно переписанный лист, на котором недоставало только подписи Адамса.
— …с тех пор он все хворал и хворал, так что пришлось наконец уйти с рудника. На наше несчастье, мисс, мы тогда и перебрались в Идаго, на ферму к дяде Стефана. Он был арендатором у покойного мистера Стейненберга. После смерти генерала сыщики вдруг увезли Стефана сюда и заперли вместе с самим убийцей, с ужасным тем человеком, уродом, который раз приходил к нам на ферму. И несчастный мой муж стал как бы мешаться в уме. Он плакал и требовал, чтобы его оставили одного. Тогда сторожа раздели Стефана и заперли в камеру одного бедняги, которого накануне только повесили. Стефан очень испугался. Он сразу подумал, мисс, что с ним тоже случится неладное. Он совсем не спал и опять просил надзирателя. Тогда его отвели обратно к тому и опять стали мучить… Потом сыщики вдруг забрали в тюрьму меня и двоих наших детей, — и Стефану иногда разрешали приходить к нам в женское отделение, мисс… Он был уже очень плох, все повторял, что боится за нас и что ему велят говорить на суде про Хейвуда и еще про одного человека… Потом, мисс, один толстый начальник увидел меня и сразу на всех рассердился. В тот же день детей отдали тетке, а меня вот выпустили… Нынче я попрощаюсь с мужем…
Стоя, стиснув руки и зубы, Молли слушала рассказ Анны Адамс.
— Только не надо меня обманывать, да? Я хотела бы знать… все самое страшное, чем это может кончиться, мисс…
— Самое страшное… Хорошо… Это может кончиться тем, что он станет клеветником и убийцей невинных.
— Ох, что вы!.. Бедный мой муж, он только боится…
— Все равно, — жестко сказала Молли, — он поступит как честный человек… если он даже боится. Вы поможете ему, миссис Адамс.
Молли достала из саквояжа пузырек чернил, бумагу, перо.
— Потом, я вам обещаю, для вашего мужа мы сделаем все, но сначала вот это…
«Удостоверяю, что мое показание против лидеров Западной федерации рудокопов составлено сыщиком Мак-Пар-ландом и Гарри Орчардом, вымышленное имя которого
Том Гоган. Я подписал его, потому что мне угрожали виселицей и губернатором.
Свидетельница:»
— После слова «свидетельница» вы впишете ваше имя. Пустое место над этой строкой оставлено для подписи: «Стефан Адаме».
* * *— «Стефан Адамс…» — с удовольствием прочитал Кэри, — подумайте, сколько хлопот ради одиннадцати каракуль!
Они стояли теперь в коридоре, перед дверью в камеру Орчарда. Кэри протянул Крейну аккуратно переписанный лист с кривой подписью в правом нижнем углу.
— Кэри — ученик своего учителя! — скажите это мистеру Мак-Парланду. Ступайте. К Адамсу сейчас придет прощаться жена. Пропуск при вас? Так. Прямо и налево.
Нащупывая двумя пальцами пропуск в жилетном кармане, Крейн задумчиво шел по направлению прямо и направо. На втором повороте ошибка в направлении столкнула его с высоким грузным мужчиной, который взмахнул руками в испуге… Киннер!
— Черт возьми… — прошелестел Киннер.
Крейн стоял, соображая: Орчард в другом отделении… значит — можно рискнуть.
— Однако… — шептал Киннер.
— Предположите, что я навестил приятеля, мистер Киннер…
Если он заинтересуется фамилией, — соображал Крейн,
— я скажу, что фамилия — Стимпсон.
— По какому делу?
— Так. Он разошелся во взглядах с одним парнем. Несговорчивым людям, мистер Киннер, не следует иметь ножей, за исключением, конечно, столовых.
— Конечно. Слушайте… — Киннер животом прижал Крейна к скользкой стене. — Приятель — вздор! Вы хотите повидать тех, отчаянный вы человек!.. Так вот, нынче женится старший надзиратель. Это не каждый день случается… Согласитесь сами. Все-таки я рискую ужасно, — согласитесь…
Крейн молча вытащил из кармана пятнадцать долларов; в кармане оставалось еще пять. Джорджи Киннер зажал бумажки мягкой рукой.
Еще два поворота по коридору — и Киннер нагнулся над замком. В грубой обшивке двери темнел открытый глазок. Крейн вдруг придвинул лицо. Он увидел узкую камеру, койку под бурым одеялом, стол, огромную спину и светлый затылок сидящего за столом человека.
— Ах, вот что!.. Почему он все время готовился к встрече с Джимом, непременно с Джимом? Какое затмение! Почему он не предвидел возможности…
Киннер мягко втолкнул Крейна в камеру.
— Я за вами приду.
Табурет, треща, описал полукруг, и Хейвуд теперь прямо сидел перед Крейном. На низком табурете тяжело осело туловище Большого Билля. Пожелтевшее лицо было мрачно. В холодной с мокрыми стенами камере Хейвуд широко расстегнул на груди рубашку, облегчая дыхание. Он тускло смотрел на вошедшего; потом лицо вдруг напряглось, передернулось быстрым током воспоминания, помолодело. Хейвуд встал, уронив табурет.
— Крейн… Славно! А я думал — опять какой-нибудь шпик, подлец… надоели… хотел придушить на месте.
Хейвуд замолчал вопросительно
— Киннер, — сказал Крейн.
— А, он сговорчивый малый. Расскажи об всем. О'Нейл упорствует?.. А «Портланд»?.. Углекопы?.. Стачечный комитет?.. Я ничего не знаю.
— Вы не знаете, что…
— Ничего… Говори же.
— Стачка сломлена, — сказал Крейн и увидел, как Хейвуд большими жесткими пальцами взялся за углы расстегнутого воротника. Рубашка с тихим треском рвалась, обнажая грудь.
— Сломлена… кем?
— Ужасное стечение обстоятельств: ваш арест; АФТ; федеральные войска и — конец всему — на станции Индепенденс бомба, брошенная в несоюзных рабочих. «Портланд» закрыли. Тысяча шестьсот человек арестовано, двести пятьдесят выслано, сорока двум предъявлены обвинения.
Крейну казалось теперь, что он — человек, толкающий камень в гору. Тяжесть, предназначенная для Хейвуда, скатывалась обратно и жестоко ложилась на грудь.
— Кто бросил бомбу?
— Следственные власти признали, что «члены и должностные лица Западной федерации рудокопов несут ответственность за взрыв на станции Индепенденс».
— Франк Стейненберг… несоюзные рабочие… Какая игра! Стачка продана, Крейн, и задушена кровью.
— Ваш процесс… — начал Крейн.
— Мой процесс, — Хейвуд быстро поднял голову, — мой процесс хорош тем, что он освежит ребят. Напоминание и предупреждение — вот что такое мой процесс. Передай всем, что «Дело Билля Хейвуда» надо сделать как следует. Передай еще, что я хотел бы вернуться, — со мной у вас больше толку. Но только я не вернусь: в мою виселицу вложены деньги Реджа и энергия Мак-Парланда. Меня повесят, мальчуган. И потому я хочу сделать свое завещание.
Хейвуд близко придвинулся к Крейну.
— Стачка продана… Я узнаю работу. Найдите — и уничтожьте… Жизнь все-таки — большое удовольствие, Крейн, и пинкертоновцы его не заслуживают.
У самых глаз Крейна стояло лицо с замкнувшимся веком, чрезмерно большое и грозное. В глазах и в мозгу Крейна неслись какие-то быстрые волны и круги. Невозможное желание поднималось к горлу, готовое проступить словами, смысл которых был еще неизвестен. Крейн не слышал, как дверь отворялась, осторожно звеня железом, но, когда Кин-нер взял его за плечо, он очнулся — в поту, с расслабленными коленями. Он только что понял, что хотел сказать
Хейвуду — все. Что стоило Киннеру запоздать на мгновенье…
«Я, должно быть, сойду с ума», — подумал Крейн.
